О дневнике Николая II
Из всех обвинений, которые когда-либо раздавались в адрес Николая II, самые бессмысленные связаны с Его дневником. Советские историки в своих книгах использовали записи Императора против Него же, доказывая, что дневник так же сер и бесцветен, как и его автор. Но что с них взять – им до личности автора никакого дела не было. А вот один современный и серьезно настроенный биограф Николая II полагает, что дневник «не позволяет делать никаких широких исторических обобщений», поскольку представляет собой всего лишь «своеобразный каталог встреч и событий», по которому о Государе можно узнать только: «где он был и с кем он общался».
Приходится признать, что все они просто невнимательно читали дневник. Действительно, стиль его поражает своей лаконичностью. Но так уж сложилось, что первые тетради, в которых Цесаревич – будущий Николай II делал свои записи, напоминали современные ежедневники с впечатанными датами и праздниками. Места для пространных рассуждений не оставалось, да и склонен к ним Государь никогда не был.
Но это не значит, что в дневнике нет, как писали его публикаторы, «ни одной мысли, ни одного раздумья, ни одного сомнения!». Просто все это выражается кратко, в нескольких словах. Вот, например, запись, сделанная Государем в дни первых поражений японской войны: «Первую половину дня все еще находился под грустным впечатлением вчерашнего; досадно и больно за флот и за то мнение, которое может о нем составиться в России!».
Вот в начале мировой войны: «Телом живешь здесь, а душою всецело там с нашими героями, исполняющими свой тяжкий долг доблестно и безропотно!».
Вот в разгар «министерской чехарды»: «принял Штюрмера. После чая — Трепова. Первый уходит, второй назначается на его место. Вечером читал; голова устала от всех этих разговоров».
«Ничего о содержании или смысле своей работы» не нашла советская историческая наука в дневнике Государя. А сегодня каждый может открыть опубликованный том дневника и прочитать: «За докладом Витте читал мне роспись на будущий год, продолжение того же удачного сведения расходов и доходов, которое так счастливо происходит у нас в последние десять лет!»
Или вот это: «Утром у меня состоялось совещание по японскому вопросу; решено не начинать самим».
Или совсем просто: «принимал первый доклад Маклакова. Дай Бог ему в добрый час!».
Те же публикаторы писали, что «для понимания хода исторических событий дневники почти ничего не дают». К сожалению, для их, публикаторов, понимания даже дневники Государя ничего сделать не могут. Вот, к примеру, запись от 19 июля 1914 года, то есть в день объявления войны: «После завтрака вызвал Николашу и объявил ему о его назначении верховным главнокомандующим впредь до моего приезда в армию». А во вступительной исторической статье все-таки написано, что Государь решил принять верховное командование на себя только в 1915 году под влиянием Распутина!
Для внимательного читателя дневнику цены нет как историческому источнику. Вот еще примеры: «Принял Столыпина; от первых шагов его получил самое лучшее впечатление». «В 11 час. принял Сазонова по вопросу о проливах» (те самые Босфор и Дарданеллы, получить которые было вековечной задачей России и которые были нам обещаны Антантой через Сазонова).
По дневнику хорошо видно, сколько работы ежедневно обрушивалось на Государя. Его обычный день – это три доклада и чтение бесконечных бумаг, часто приемы и парады. Дочитав отчет военного министерства, Он записывает: «в некотором роде одолел слона!» По праздникам приходит множество телеграмм, и Он сам на них отвечает – иногда «до отчаяния». В дни юбилея династии: «с остервенением разбирал телеграммы, которых с 20-го февраля пришло 1050 штук».
«С первых дней царствования, изобилующего потрясениями, — почти никакого отклика на общественные веяния или события» не встретил в дневнике дотошный историк. А Государь, сделав запись о гибели броненосца «Петропавловск», добавляет: «Целый день не мог опомниться от этого ужасного несчастья… Во всем да будет воля Божья, но о милости Господней к нам грешным мы должны просить».
После событий «кровавого воскресенья», о которых Он узнал только после их завершения: «Господи, как больно и тяжело!»
Впрочем, Его мысли не всегда так меланхоличны. Во время железнодорожной забастовки в дневнике записано: «Милые времена!!», в дни беспорядков в Кронштадте: «Ну, уж времена!!», во время восстания на «Потемкине»: «Черт знает, что происходит в Черноморском флоте».
А после революции Государь иногда делал такие записи, которые даже не решались воспроизводить в советских публикациях дневника: «Как у этих подлецов большевиков хватило нахальства исполнить их заветную мечту предложить неприятелю заключить мир, не спрашивая мнения народа, и в то время, что противником занята большая полоса страны?».
Кстати, куда-то исчезла в советском варианте дневника и фраза «Господи! Спаси Россию!» из последней записи 1917 года, хотя в ней-то что крамольного – неизвестно.
«Ни одного упоминания значительных имен эпохи: писателей, мыслителей, общественных или политических лидеров» не заметили в дневнике пристрастные люди. Писателей своей эпохи (а были они? сложно назвать их писателями!) Государь действительно как-то недолюбливал, предпочитая Гоголя.
А вот художниками и композиторами искренно интересовался. Вот дневниковая запись о посещении Киева: «Конечно самым интересным был Владимирский собор с его идеальными фресками Васнецова». Вот другая запись: «Поехал в академию художеств и осмотрел хорошую посмертную выставку картин Серова».
Вот об опере Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии»: «Интересная вещь, музыка трудная, но красивая. Мне она понравилась».
О «Парсифале»: «Так давно хотелось увидеть это чудное произведение Вагнера. Дивное впечатление!»
О «Евгении Онегине» Чайковского: «Ничего не знаю лучше этой музыки».
Биографы обычно пишут, что в Его дневнике «фиксируется только сугубо личное и мелко бытовое». Конечно, фиксируется, и как виден Его характер в этих мелочах! «Привел с Алексеем слона к нашему пруду и потешался его купанию». «Погулял; выпустил старых лошадей из конюшни и смотрел на их радость».
1904 год. Всероссийский Император и отец четырех дочерей пишет в дневнике: «Баловался в речке, по которой ходил голыми ногами».
1913 год. Государь с двумя офицерами отправляется на прогулку в байдарке. Запись об этом в дневнике заканчивается так: «на возвратном пути гонялись за утенком!».
Иногда в записи чувствуется добродушная усмешка: «Утро было ясное, но во время обедни полил дождь. Странные люди — свиты предпочли остаться снаружи под дождем». А вот о посещении Константиновского артиллерийского училища: «Когда юнкера собрались по столам в большой зале, мы пошли туда и присутствовали при начале еды голодных юнкеров».
А вот после роспуска Первой думы: «Свершилось! Дума сегодня закрыта. За завтраком после обедни заметны были у многих вытянувшиеся лица».
Всех читателей дневника поражает, что «с редкой тщательностью изо дня в день регистрируется погода». Действительно, о погоде Государь пишет очень часто. Но как пишет! разве это можно назвать «регистрированием»? «Во время обеда начало накрапывать, отчего воздух стал свежим и еще более пахучим». «Жаль, что деревья так скоро теряют свои листья».
А.И.Солженицын в «Красном колесе» написал по этому поводу: «Николай жил с природой как с главным живым существом». Едва ли с главным, но живой природа для Него, конечно, была.
«Погода начала проясняться, солнышко показалось перед заходом»…
«Воздух был упоительный, море как зеркало»; «море было как масло»…
«Дышал чудным воздухом здешнего леса»; «день был ясный, но солнце оранжевое от дыма»…
Или так:
«Погода была отчаянная»; «погода отвратительная, тает, темно и какие-то льдинки падают с неба».
И даже: «Остался дома, обидевшись на погоду».
Кажется, для Государя важно было просто созерцание. «Пошел перед чаем на пристань посмотреть на волны». «Гулял и бродил лесом и болотами». «Чудное солнце озаряло множество белых церквей» (написано в Костроме в 1913 году).
Вот совсем необычная от Государя фраза: «Ничего не делал до чая, ходил наверху и смотрел по сторонам» (написано на яхте «Штандарт»).
Вот Императорский поезд едет на Кавказ: «Проезжали новыми для меня местами мимо хребта вдали, дивно освещенного теплым солнцем… Во время завтрака увидели Каспийское море у Петровска». А вот проезжает Киев: «Когда переехали через Днепр, город был удивительно освещен солнцем, а туман стлался понизу».
Это написано в военное время, но Государь не теряет своего удивительного ощущения окружающего мира.
«Днем вышел погулять, наткнулся на эриванцев, поболтал с ними, посетил ген. Эверта в его вагоне и прошел вдоль полотна около полуверсты».
А вот это – в Ставке, весной:
«В 3 часа вышел в сад посмотреть взрывы льда на Днепре. Видел два и затем вернулся домой читать; в это время последовал третий очень сильный взрыв, который потряс весь дом».
После революции Государь оказался арестованным, былые прогулки прекратились. Но уезжая в ссылку в Тобольск, Он не мог не заметить: «Красив был восход солнца, при котором мы тронулись в путь».
И даже на пути в Екатеринбург, в 1918 году, в тревоге за семью и за страну, Он записывает: «Прибыли в Тюмень в 9 1/4 при красивой луне».
В дневнике встречаются и короткие молитвы. Историк иронически пишет: «К Господу Богу он обращается всякий раз, когда надо объяснить очередной провал во внешней или внутренней политике». «Господи, помоги нашим морякам!» — записано в дневнике во время японской войны. Во время мировой войны: «Благослови и укрепи, Господи, наше несравненное доблестное и безропотное воинство на дальнейшие подвиги!» А вот это уже в Тобольске в октябре 1917 года: «Боже, как тяжело за бедную Россию!» Таких обращений в дневнике, конечно, много. «Все в руце Божией! На Него только все упование наше», — пишет Государь весной 1918 года.
По общему мнению историков, дневник Государя не предназначался для посторонних. В его тексте слишком много подробностей, которые могли быть интересны только самому Государю и членам Его семьи. По словам биографа, Он вел дневник, «потому что «так надо», потому что это было принято в его кругу». Дневник, вероятно, был полезен для напоминания о печальных и счастливых событиях жизни, в годовщины которых неизменно служились панихиды или молебны, или просто о какой-нибудь весне 1897 года, которую Государь почему-то вспоминает в дневниковой записи почти десять лет спустя…
Для нас же этот дневник – уникальная возможность заглянуть в Его душу.
Наша страна. Май 2008 г.